Жили-были дедушка с бабушкой…. Жили-были дедушка, да бабушка и была у них внучка машенька Жили были дед и баба решили
Жили-были дедушка да бабушка. Была у них внучка Машенька.
Собрались раз подружки в лес - по грибы да по ягоды. Пришли звать с собой и Машеньку.
Дедушка, бабушка, - говорит Машенька, - отпустите меня в лес с подружками!
Дедушка с бабушкой отвечают:
Иди, только смотри от подружек не отставай - не то заблудишься.
Пришли девушки в лес, стали собирать грибы да ягоды. Вот Машенька - деревце за деревце, кустик за кустик - и ушла далеко-далеко от подружек.
Стала она аукаться, стала их звать. А подружки не слышат, не отзываются.
Ходила, ходила Машенька по лесу - совсем заблудилась.
Пришла она в самую глушь, в самую чащу. Видит-стоит избушка. Постучала Машенька в дверь - не отвечают. Толкнула она дверь, дверь и открылась.
Вошла Машенька в избушку, села у окна на лавочку.
Села и думает:
„Кто же здесь живёт? Почему никого не видно?.." А в той избушке жил большущий медведь. Только его тогда дома не было: он по лесу ходил. Вернулся вечером медведь, увидел Машеньку, обрадовался.
Ага, - говорит, - теперь не отпущу тебя! Будешь у меня жить. Будешь печку топить, будешь кашу варить, меня кашей кормить.
Потужила Маша, погоревала, да ничего не поделаешь. Стала она жить у медведя в избушке.
Медведь на целый день уйдёт в лес, а Машеньке наказывает никуда без него из избушки не выходить.
А если уйдёшь, - говорит, - всё равно поймаю и тогда уж съем!
Стала Машенька думать, как ей от медведя убежать. Кругом лес, в какую сторону идти - не знает, спросить не у кого...
Думала она, думала и придумала.
Приходит раз медведь из лесу, а Машенька и говорит ему:
Медведь, медведь, отпусти меня на денёк в деревню: я бабушке да дедушке гостинцев снесу.
Нет, - говорит медведь, - ты в лесу заблудишься. Давай гостинцы, я их сам отнесу!
А Машеньке того и надо!
Напекла она пирожков, достала большой-пребольшой короб и говорит медведю:
Вот, смотри: я в короб положу пирожки, а ты отнеси их дедушке да бабушке. Да помни: короб по дороге не открывай, пирожки не вынимай. Я на дубок влезу, за тобой следить буду!
Ладно, - отвечает медведь, - давай короб! Машенька говорит:
Выйди на крылечко, посмотри, не идёт ли дождик! Только медведь вышел на крылечко, Машенька сейчас же залезла в короб, а на голову себе блюдо с пирожками поставила.
Вернулся медведь, видит - короб готов. Взвалил его на спину и пошёл в деревню.
Идёт медведь между ёлками, бредёт медведь между берёзками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Шёл-шёл, устал и говорит:
Сяду на пенёк,
Съем пирожок!
А Машенька из короба:
Вижу, вижу!
Не садись на пенёк,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
Ишь какая глазастая, - говорит медведь, - всё видит! Поднял он короб и пошёл дальше. Шёл-шёл, шёл-шёл, остановился, сел и говорит:
Сяду на пенёк,
Съем пирожок!
А Машенька из короба опять:
Вижу, вижу!
Не садись на пенёк,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
Удивился медведь:
Вот какая хитрая! Высоко сидит, далеко глядит! Встал и пошёл скорее.
Пришёл в деревню, нашёл дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота:
Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принёс.
А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают.
Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки.
Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят- короб стоит.
Что это в коробе? - говорит бабушка.
А дедушка поднял крышку, смотрит и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит - живёхонька и здоровёхонька.
Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть.
Страница 0 из 0
A- A+
Жили-были старик со старухой. Ленивые-преленивые. Один на другого всякую работу перекидывали. Надо избу к ночи на крюк запереть – у них спор.
Тебе запирать.
Нет, тебе.
Отпирать поутру – опять спор.
Тебе отпирать.
Нет, тебе. Я вчера запирала.
Вот раз надумали они кашу сварить. После споров да раздоров сварила старуха горшок каши. Сели они, съели кашу, надо бы горшок мыть. Принялись старик со старухой опять спорить. Старуха говорит.
Я кашу варила, а тебе горшок мыть.
Нет, - говорит старик. Раз ты варила – тебе и мыть. А я никогда в жизни горшки не мыл и мыть не буду.
А я сто раз мыло, больше не хочу.
Экая ты упрямая да ленивая.
Сам таков.
Спорили-спорили, ни один не желает горшок мыть. Остался горшок не мытый. Глянул на него старик и говорит.
Старуха, а старуха.
Чего тебе?
А ведь горшок-то не мытый.
Возьми да вымой.
Сказал я тебе, не моё это дело.
И я тебе сказала - не моё.
И давай опять спорить да браниться. Устал старик спорить и говорит.
Вот что я надумал. Кто завтра утром первый заговорит – тому и горшок мыть.
Согласилась старуха. Улеглись они спать, старуха на печки, старик на лавке. Горшок на столе не мытый остался. Проспали они ночь, взошло солнышко, утро настало. Старуха на печке лежит, не встаёт. Старик на лавке лежит, помалкивают оба. Кто кого перемолчит. В хлеву корова мычит, доить её надо, в стадо гнать. Петух да куры кричат, на двор выйти хотят. Поросёнок визжит, есть просит. Старуха лежит, глазами водит, с печки не встаёт. Старик на неё посматривает, с лавки не поднимается. Горшок на столе не мытый стоит. Люди наработались, обедать сели. А старик да старуха всё лежат. Дивятся ближние соседи. Что такое? Ни беда ли какая случилась? Почему старуха корову в стадо не вывела, почему у неё печка не топится? Пришли, дёрнули дверь. Заперта дверь изнутри на крюк. Стали стучать – никто не отзывается. Тут уж и дальние соседи собрались. Стали совет держать. Что делать? Надо, говорят, дверь выломать, да посмотреть, не угорели ли они, не померли ли оба. Выломали дверь, вошли в избу, смотрят – старуха на печке лежит, старик на лавке. Оба дышат, у обоих глаза открыты, оба живы. Соседи спрашивают, что у вас случилось? Почему целый день лежите? Или не здоровы? Старуха молчит и старик молчит, соседи ничего понять не могут. Народу полная изба набилась, все говорят, шумят. Водой на старика со старухой брызгают, за рукава их дёргают. А старуха и старик молчат как убитые. Побежали за попом, может он знает, может он понимает. Пришёл поп, подошёл к печке, спрашивает старуху.
Что у вас приключилось тут? Почему онемели?
Молчит старуха, только недобро на попа поглядывает. Поп к старику. Или язык отсох? Поп и говорит.
Надо с ними оставить кого-нибудь, пока они в себя не придут. Одних их бросать нельзя. Кто с ними останется? Кто за ними присматривать будет?
Одна баба говорит.
Мне не досуг. Мне бельё стирать да полоскать.
Другая говорит.
Мне ребят кормить.
И той некогда, и другой некогда, и у третьей времечка нет. Тут одна старуха и выискалась.
Я бы, - говорит, стала бы за ними присматривать. Да мне плату за это положить надо. Так-то я не согласна время проводить.
Верно, - говорит поп. Надо тебе за труды плату получить. Только что же тебе дать?
Повёл он глазами по избе и усмотрел у двери на гвозде старухину шубу тёплую.
Вот, - говорит. И возьмёшь эту шубу за свои услуги.
Только он проговорил это, как старуха скок с печки да к шубе. Ухватилась за неё и давай кричать.
Да где это видано, да где это слыхано, чужим добром распоряжаться? Да я эту шубу только прошлым летом сшила. Да я за неё всякому глаза выцарапаю и волосья вырву.
Тут и старик с лавки вскочил, к старухе бросился, руками размахивает, кричит во весь голос.
Ага, старая! Тебе горшок мыть. Тебе горшок мыть. Тебе. Ты первая заговорила. Ты.
Плюнул поп и все соседи плюнули.
– А ну их к бесу. Коли они живы и здоровы – пускай сами разбираются, кому горшок мыть.
Недавно услышала от настоятеля нашего храма в Ивантеевке такую фразу: "Вера осталась в селе благодаря дедушкам и бабушкам. Они сохранили ее в советское время, и в Царстве Небесном продолжают молиться о потомках, оставшихся на земле…".
Мне запали в душу эти слова отца Владимира. Подумала: если кто и молится за меня в Царстве Небесном, так это бабушка Паша и дедушка Саша.
Жили они в совхозе "Тракторист" Ивантеевского района в простом доме из двух комнат, которые в народе назывались "задняя" и "передняя". В первой комнате стояла русская печь и большой стол с деревянным лавками, а во второй — диван для гостей, шифоньер, кованый сундук и две кровати за перегородкой. Больше у них ничего не было. В первой комнате висел большой портрет Ленина, а во второй — семейные фотографии и маленькая икона Божией Матери. Однажды из-за этой иконы разгорелся редкий скандал. Чужой полный дяденька с красным лицом кричал: "У коммуниста дома икона! Стыд какой!" Казалось, дяденьку разорвет от злости, а дед молчал, виновато опустив голову. Зато бабушка очень твердо сказала: "Вот его угол" — и показала на портрет Ленина. А затем добавила: "А этот — мой" — и вытеснила гостя из передней, поближе к вождю пролетариата. А потом сказала, что муж к иконе никакого отношения не имеет, это она, по темноте своей, молится Богу.
Я сидела на печке и думала: здорово бабушка дедушку защищает. Я-то знала, что дед тоже частенько крестится.
Как я любила размеренную жизнь своих стариков! Зимой дед вязал сети, а бабушка пряла пряжу. Как ни придешь — у них всегда на столе чай и оладьи. Они никуда не спешили, ни на что не жаловались и ничему специально меня не учили. Просто мы с бабушкой лепили жаворонков, украшали пасху, красили яйца, ходили в гости.
Будучи пенсионером, дед Саша работал сторожем на совхозной плантации. Как-то пришла к нему и сорвала несколько первых помидоров. Дед, всегда добрый, изменился в лице и сказал: "Это же не наше! А брать чужое — нельзя!".
Лет в семь узнала, что на одной из фотографий на стене — бабушка Кристина, наша настоящая бабушка, она умерла. Бабушка Паша — вторая жена дедушки, она нам не родная.
Эта новость прошла для меня пустым звуком: для меня роднее человека, чем бабушка Паша, не было. Мне рассказали, что бабушка Паша выхаживала меня с семи месяцев, когда маму свалил приступ аппендицита. Трогательная забота этой женщины (к чужому, по сути, ребенку), видимо, тогда открыла мое сердце к ней.
Сегодняшним умом трудно понять: зачем Прасковья Ивановна, вдова с одним ребенком, вышла замуж за человека, у которого было пятеро детей. И работала, работала, работала… Неграмотная женщина, ничего не ведающая ни об интеллигентских поисках смысла жизни, ни о моральном кодексе строителей коммунизма, просто взяла на себя ответственность за чужих детей, чужих внуков и возлюбила их, следуя заповеди Христа.
"Было жалко ребятишек,— объяснила мне, уже взрослой, бабушка свой выбор.— Как глянула — у младшего цыпки и на руках и на ногах, сердце так и защемило…".
Все 25 лет совместной жизни дед звал бабушку "Пашенька" или "мать", она его — "Кузьмич" или "отец". Бабушка любила ездить по гостям, легко могла собраться к родственникам в Москву, к детям в Самару и Тольятти. Дед эти вояжи не выносил и оставался дома, часто в нашей семье. Через день-два он впадал в тоску и практически ничего не ел. Бабушка возвращалась — дед оживал, потирая руки, громко объявлял: "Эх, мать! Как же я есть хочу!".
К восьмидесяти годам бабушка стала слепнуть, ее мучило высокое давление, она слабела. Дед, сидя у ее кровати, плакал: "Пашенька, я не хочу вперед тебя умереть, я не хочу тебя хоронить!". Видимо, Господь услышал его молитвы. Зимой дед слег от воспаления легких, потом его парализовало. Какая-то сила подняла бабушку, и теперь уже она ухаживала за мужем. Хоронила Пашенька своего Кузьмича с плачем и причитанием: "А я ведь на него не нагляделась!".
Теперь, когда я сама стала бабушкой, хорошо понимаю, какой красивый вечер жизни был у моих стариков. Их дом согревала любовь. Как хотелось бы оставить в памяти своей городской внучки такой же теплый след воспоминаний. Кто знает, может быть, одним из первых таких памятных моментов станет ее недавнее крещение.
р.п. Ивантеевка
Шуточный сценарий с песнями. Прекрасно подойдёт для показа на сцене в честь Дня пожилого человека, Дня села, Дня Смеха и других праздников.
Действие происходит в деревенской избе. Пожилые супруги, смирившиеся со старостью, готовы подчиниться болезням и даже лени. Решив, что им обязательно нужны помощники, они вызывают к себе работников службы добрых услуг. Однако, услуги оказываются не такими уж добрыми и необходимыми. В результате главные герои приходят к выводу, что со старостью придётся подождать…
Действие сценария рассчитано на 30-35 минут. Содержит 5 музыкальных номеров.
Действующие лица:
БАБКА. Притворяется старой и немощной, на самом деле – та ещё молодуха.
ДЕД. Тоже мастак прикидываться больным, особливо когда дров нарубить требуется.
МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА, она же – МЭРИ-ИСКУСИТЕЛЬНИЦА. Штатная работница бюро добрых эскорт-услуг.
СЕСТРИЦА АЛЁНУШКА. Работница бюро не очень добрых услуг. Имеет брата-козла.
ЕМЕЛЯ НА НЕДЕЛЮ. Работник разговорного жанра. Профессиональный собеседник.
ВАРВАРА КРАСА – ОСТРАЯ КОСА. Слишком работящая, потому незамужняя. А незамужняя, потому что работящая.
Сцена представляет собой деревенскую избу. Бабка с дедом сидят на лавках..
ДЕД. Глянь-ка, старая, что там за окошком? Утро али вечер?
БАБКА. Ты что, старый, какой вечер? День только начался! Ещё и кашу не ели!
ДЕД. Не хочу я кашу! Надоела!
БАБКА. Гляньте-ка на него, люди добрые! Каша ему моя надоела!
ДЕД. Надоела! Кажный день только каша да каша! Десерту хочу!
БАБКА. Какого ещё десерту? Ты что удумал, старый?
ДЕД. Такого десерту! Десертного!
БАБКА. Пирогов, что ли, напечь?
ДЕД. И пироги твои надоели! Я по телевизору видел такой десерт… Называется… (вспоминает) Ти…ри…ми…си… Ти…ри…ми…всё… А, вспомнил! Ти-ри-ми-су!
БАБКА. Енто что за тиримиса такая? Сроду не слыхивала!
ДЕД. Эх, ты, деревня! Окромя пирогов ничего и не слыхала! Енто ж така вкуснятина!
БАБКА. Да где ж я тебе её возьму? Енто ж в телевизире! А в нашем сельпо только «дунькина радость» и продаётся!
ДЕД. Так сходи, купи! Сладенького захотелось!
БАБКА. Сам сходи. А у меня поясницу прихватило (притворно морщится, держится за спину).
ДЕД (поднимается, но тут же тоже хватается за спину, снова садится, демонстративно охает). И у меня прихватило! Чаво делать-то будем?
БАБКА. Давай в гляделки играть! Кто кого переглядит! А кто проиграет, тот и в сельпо пошкандыбает!
ДЕД. Нашла дурня! Знаю я твоя гляделки, вечно как вылуписси, так до вечера не моргнёшь! Давай, лучше в карты! Кто дурак, тот и посыльный!
БАБКА. Знаю я твои карты! Ты с козырями мухлюешь, а я в дурах остаюся!
ДЕД. Так ты что с козырями, что без козырей – всё одно! Дура!
БАБКА (грозно). Щас как скалкой-то огрею!
ДЕД (примирительно). Ну, ладно, ладно… Давай, тогда посчитаемся.
БАБКА. Давай! (Считает). Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана… (Неожиданно останавливается). А ты ножик наточил?
ДЕД. А на что табе ножик? Харчи всё равно закончилися, окромя крупы. Вари свою кашу, ей ножик ни к чаму!
БАБКА (невозмутимо). Считаю дальше! (Продолжает считать). Буду резать, буду бить… В магазин тебе итить! (Показывает на деда). Во! Тебе выпало, так что, бери авоську и дуй в сельпо!
Дед нехотя встаёт, начинает собираться, но опять притворно хватается за спину.
ДЕД. Ох! Опять вступило!.. не дойти мне! Сама дуй в сельпо!
БАБКА (тоже притворно хватается за спину). Ох! И мне стрельнуло! И мне не дойти! Давай, дед, ты собирайся!
ДЕД (держится за спину, идёт, прихрамывая). Ишшо и в ногу кольнуло! Ой!..
БАБКА (тоже начинает хромать). Ай!..
ДЕД. Ой-ёй-ёй!..
БАБКА. Ай-яй-яй!..
Оба притворяются хромыми и больными, укладываются на лавки. Какое-то время лежат молча. Затем начинают переговариваться.
ДЕД. Слышь, бабка… Ты там как?
БАБКА. Да пока лежу – ничаво… Как встану, так сразу радикулит начинается! А ты как, дед?
ДЕД. Аналогичные симптомы. Чаво делать-то будем?
БАБКА. Слыхала я, что есть така контора. Называется – бюро добрых услуг. Старым людям помогают – в магазин сходить, на почту за пенЗией, дома прибраться…
ДЕД (притворно стонет). Ох!.. Да за пенЗией я уж и сам как-нибудь… Доползу!
БАБКА. Ой, не бреши, старый! За пензией он ползает! Да ты за ей, как сивый конь скачешь! Потом только ползать начинаешь, как змий, от заначки и обратно!
ДЕД. От тебя заначишь! Ты и в печной трубе найдёшь!
БАБКА. А чего не найти, ежели печь опять не топлена! Дров-то некому нарубить!
ДЕД. Говорю же, в спину вступило! Полечиться бы…
БАБКА. Чего табе в горло-то не вступило, когда мою растирку хлестал?
ДЕД. Каку растирку?! Не пил я никаку растирку!
БАБКА. А кто тогда выпил, домовой?
ДЕД (чешет макушку). Енто кака растирка?.. Та, что на чердаке была?
БАБКА. На чердаке!
ДЕД. В старом валенке?
БАБКА. В валенке!
ДЕД. Валенок левый, с заплаткой?
БАБКА. Да он там один, валенок! Откудова мне знать – левый аль правый?!
ДЕД (резко приподнимается, «справедливо» негодует). Дык ты вначале определися, левый аль правый! А потом напраслину возводи!
БАБКА. Да кака ж напраслина-то? Вылакал растирку, а таперича и полечиться нечем!
ДЕД. Дык, сходи в магазин-то… Купи чекушок!
БАБКА. Какой табе чекушок!
ДЕД. Дык, на растирку! Ну, и на закуску чаво-нибудь.
БАБКА. Ты выпил, ты и шкандыбай. А у меня радикулит.
Дед и Бабка снова лежат молча. Наконец, Дед не выдерживает.
ДЕД. Слышь, старая… Чаво делать-то будем? Провиянту нет, печь не топлена, растирка кончилася… Давай, услуги вызывать!
БАБКА. Ну, давай! Бери книжку телефонную, звони, чего лежишь?
Дед встаёт, достаёт телефонную книгу, начинает листать.
ДЕД (ищет по справочнику). Чаво тут есть… О! Сне-гур-ка по-вы-зову… Слышь, старая, может, Снегурку себе вызовем?
БАБКА (сердито). Я табе вызову! Вызывал уже, кобелина!
ДЕД (оправдывается). Дык, то давно было, я уж забыл…
БАБКА. Зато я не забыла! А, ну, бюро услуг ищи, а то как скалку возьму!..
ДЕД. Да ишшу я, ишшу… (Находит). Во! Нашёл! Хвирма… добрых услуг… «Сказка»!
БАБКА. Вызывай кого-нибудь! А лучше сразу двоих, чтоб управились побыстрее!
ДЕД. Сестри-ца А-лё-нуш-ка и бра-тец Ива-нуш-ка. Прям как по заказу!
БАБКА. Дык набирай! Или пальцы скрючило?
ДЕД. Набираю! (В трубку). Але! Енто добры услуги? Нам сестрицу Алёнушку… И братца Иванушку! Ждём!
Звучит музыка. На сцене появляется Сестрица Алёнушка с чемоданом. Она радостно кидается с объятиями на Деда и бабку.
СЕСТРИЦА (обнимает как родных, говорит восторженно-приподнято). Здравствуй, сестрица! Здравствуй, братец! Как живы-здоровы?
БАБКА (Деду). Глянь, старый… И взаправду, как родня! (Сестрице, говорит охотно, жалуется). Да какое там здоровы! Усё болит, а в груди прям так и жгёть, так и жгёть! Ни каши наварить, ни огород прополоть!
ДЕД. Опять же – спину заклинило! Дров нарубить не могу!
СЕСТРИЦА (с притворным участием). Жгёт, говоришь? Не ровён час, инфаркт случится! А тебя, братец, того и гляди, паралич разобьёт!
ДЕД. Ой, разобьёт! Уж как разобьёт! Мне бы дровец нарубить…
БАБКА. И в магАзин, милая, в магАзин!
СЕСТРИЦА. Да погодите вы с дровами! Вы лучше скажите – завещание у вас написано?
БАБКА. Да тебе-то на что?
СЕСТРИЦА. Так за вас переживаю! Не ровён час инфаркт, паралич… А завещания нет!
ДЕД. Дык нам и писать-то не на кого!
СЕСТРИЦА. Как это не на кого? А мы с братцем? Вы, главное, напишите, а уж мы вас не оставим!
БАБКА. А что ж ты братца-то с собой не привела? Мы двоих заказывали!
Из-за кулис раздаётся козлиное блеяние.
СЕСТРИЦА. Да вон он, во дворе дожидается!
Сестрица Алёнушка поёт песню.
ПЕСНЯ СЕСТРИЦЫ АЛЁНУШКИ (на мотив «Ай-яй-яй»)
1.
Пролетели годы, ай-яй-яй.
Вышли вы из моды, ай-яй-яй.
Нет уже здоровья,
Молоко коровье
Бабка, деду наливай.
Только тот дедочек, ай-яй-яй,
Молока не хочет, ай-яй-яй.
Он заначку прячет,
А давленье скачет,
Завтра скорую встречай-яй-яй.
Припев:
Ох, покуда вы в сознанье,
Мы же всё-таки родня,
Напишите завещанье,
Напишите на меня.
БАБКА (Деду, тихо). Ох, старый, чтой-то мне не ндравятся енти родственники!
ДЕД (так же тихо). Дык, знамо дело… Козлы! (Сестрице). Так что, передумали мы!
СЕСТРИЦА (огорчённо). Да как же вы одни-то? Инфаркт, паралич… И в магазин сходить некому!
БАБКА. Да уж сходим! Так что, иди, милая, восвояси! (Выталкивает Сестрицу). И братца своего от забора отвязать не забудь!
СЕСТРИЦА (ретируется). Ну, если что, пишите! (Уходит).
БАБКА. Звони, старый, в другу контору! Да поторапливайся!
ДЕД. Читаю! Муж на час!
БАБКА (с интересом). Енто как?!
ДЕД. Никак! Вот помру, тогда и вызывай, хоть на час, хоть на два!
БАБКА. Ну, читай дальше, не тормози!
ДЕД. Дык тут вон сколько номеров! (читает). Вну-ки на час…
БАБКА. Не нать нам внуков на час! Опять наследство делить? Читай далее!
ДЕД. Тёш-ша на час… Енто как? Мать твою… с того света вызывать будем?
БАБКА. Тьфу на тебе! Читай далее, говорю!
ДЕД. Со-сед-ка на час…
БАБКА (заинтересованно). А енто как?
ДЕД. Как-как? Кости всей деревне перемыть, а опосля промеж собой полаяться! Читаю Далее! (Читает). Марь-я – ис-кус-ни-ца… Пятьсот зелёных в час…
БАБКА. Пятьсот зелёных – енто чаво?!
ДЕД. А хрен его знает. Можа, пятьсот огурцов в час засаливает!.. Или пятьсот кустов картошки окучивает!..
БАБКА (недоверчиво). В час?!
ДЕД. В час! Искусница ж!
БАБКА. Вот енто – дело! А, ну, крути аппарат!
ДЕД (набирает на телефоне номер). Але! Енто Искусница? Срочный вызов!
На сцене появляется Искусница. Она – в коротком сарафане, ярко накрашена, ведёт себя вызывающе. Дед сразу начинает интересоваться.
ИСКУСНИЦА (Деду, томно). Ну, здравствуй, малыш! Искусницу вызывал?
ДЕД (приосанивается, забывает про больную спину). Вызывал!
БАБКА (сурово смотрит на Деда, оттирает его, говорит с подозрением). ДокУменты есть?
ИСКУСНИЦА. А как же!
БАБКА. А, ну, покажь!
ИСКУСНИЦА (достаёт из-под резинки на ажурном чулке удостоверение). Пожалста! Агент Мэри!.. (Деду, с игривой улыбкой). Отдохнуть захотел, дедуля?
ДЕД (заигрывает). Дык, енто… В хате бы прибраться…
ИСКУСНИЦА (многозначительно). В горничную поиграем?
ДЕД. Ну, что-то навроде ентого! Полы там помыть (наклоняется, показывает – как будто руками моет пол)… Пылюку на чердаке протереть! Ежели чаво, я – провожу!
БАБКА (толкает деда, показывает ему кулак). Пущай в магАзин сходит! А горничную (тоже наклоняется, передразнивает Деда) я табе и сама покажу!
ИСКУСНИЦА. Так, граждане пенсионеры… Вы определитесь вначале, чего хотите! У меня такса почасовая.
БАБКА (Искуснице). А ты не встревай!
ДЕД (заступается). А чаво енто не встревай?! Пущай встревает! Может, я хочу посмотреть, на что ента девица может нам сгодиться!
БАБКА (наезжает на деда). Ты губу-то подвяжи! А я сама тута разберусь, кто и на что годится! (Искуснице). Печь сложить смогёшь?
ИСКУСНИЦА (возмущённо). Чего?!
БАБКА. А масло сбить?
ИСКУСНИЦА. Чего-о?!
БАБКА. А корову подоить?!
ИСКУСНИЦА. Вы с ума сошли, женщина?!
БАБКА. Какая ж ты Марья-искусница?! Лоботряска ты!
ИСКУСНИЦА. Я – Марья-искусница. Это мой рабочий псевдоним. А на самом деле… (Деду, игриво) Я – Мэри-искусительница!
БАБКА. Енто как? Кусаисси, штоль?
ИСКУСНИЦА. Ну, могу и укусить… Иногда!..
Искусница поёт песню.
ПЕСНЯ МАРЬИ-ИСКУСНИЦЫ (на мотив «Валенки»)
Старенький дед, старенький,
А как цветочек аленький.
Ничего, что с виду плох,
Лишь бы корень не засох!
Припев:
Старенький, да старенький,
Ты как цветочек аленький.
Полный текст песни – в полной версии сценария.
Дорогие читатели! Если Вы заинтересовались этим сценарием и хотите получить полную версию, то пишите на электронную почту:
[email protected].
Условия приобретения полной версии почти символические. Подробности в личной переписке.
Заранее благодарю вас за внимание и интерес к моему творчеству!
С теплом и искренним уважением, Эвелина Пиженко.
Юрий Пахотин
Жили-были дед да баба
Этот район на самой окраине города все называли околотком. В деревянных домах, построенных еще в начале прошлого века, с огородами, печным отоплением и удобствами во дворе жили преимущественно пенсионеры и дети. Так повелось. Окончив школу, молодые, поступив на учебу или устроившись на работу, снимали квартиры в городе. И только в выходные дни или праздники приезжали сюда помочь по хозяйству, или просто отдохнуть.
В официальных бумагах околоток именовали частным сектором и не раз собирались снести «деревяшки» и застроить многоэтажками. Но несогласие большей части «околоточных» покидать насиженные гнезда, приличное состояние домов и проблема расселения такого большого количества людей, видимо, остужали это желание. А потом пришел капитализм, город стал бурно расти, но в другую сторону. И про околоток вообще забыли.
По своему укладу жизнь людей, его населяющих, так и осталась деревенской. Все все друг про друга знали. Самыми уважаемыми здесь жителями были бабушка Степанида и дед Степан. Бог не дал им детей. И они жили заботами «околоточных». Несколько поколений выросло под их присмотром. Им безоговорочно доверяли все. И они по - справедливости разбирала детские, и взрослые споры, мирили соседей, помогали всем, кто обращался за помощью. Баба Степанида лечила всех своими травами, настоями, каплями. Дед Степан был замечательным печником, да к тому же почти не пил. Только в тот день, когда заканчивал класть очередную печь и получал деньги за работу, он позволял себе зайти в магазин, где продавали, кроме прочего, пиво и водку на розлив, взять сто грамм «беленькой», кружку «Жигулевского» и пару бутербродов с колбасой. Он все это выпивал, закусывал и сразу же шел домой. Никто за все годы ни разу не видел, чтобы баба Степанида и дед Степан ссорились. Никто даже не слышал, чтобы они грубое слово сказали. И обращались-то друг к другу только Стеша, да Степушка.
Может быть, поэтому и не болели они никогда. Дед Степан в свои 90 и дрова колол, и нитку в иголку вдевал без очков, и зубы все сохранил. Таблеток никаких не принимал вообще. Называл их отравой. Он нюхал табак и считал это единственным средством защиты от всех болезней. Вдохнет, бывало, в каждую ноздрю по щепотки табака, глаза зажмурит, и давай чихать. И самое страшное для него было: «чих потерять». Изредка так случалось, и тогда он в такой глубокой печали пребывал, что у соседей сердце разрывалось. Но проходил день, два чих возвращался, и дед Степан снова улыбался миру. И у бабы Степаниды было отменное здоровье. Она не нюхала табак, для нее панацеей от хворей были всякие отвары из трав. Единственное, что угнетало ее – бельмо на левом глазе. Появилось оно, когда ей было уж за семьдесят. Но тогда она не обращала на это внимание. А вот, когда справили ей всем околотком 85, стала она говорить, что надо бы это бельмо убрать. Сначала дед Степан ее пытался отговорить от этой затеи, потом хором «околоточные», наконец, когда она поехала в больницу и врачи стали убеждать, что в таком возрасте операция опасна и может нанести вред здоровью. Тщетно. Не тот был у нее характер. Разве можно было ее напугать такой ерундой?
«Как я перед Богом с кривым глазом предстану?» - вот вопрос, которым она пресекала напрочь дискуссии на эту тему.
Сделали ей все-таки операцию, убрали бельмо. И как-то сразу после этого она сдала. Стала все больше дома сидеть, во двор почти не выходила, а через год с небольшим померла.
Умирала она легко. Спекла днем рыбный пирог, позвала своего деда на обед. Поели. Она обняла его, сказала: «Хорошую жизнь мы с тобой прожили – в любви и согласии». Дед все понял, заплакал, говорит: «Стеша, я без тебя не смогу, я сразу за тобой пойду».
Она головой помотала: «Нет, - говорит, - ты пока поживи. Я, когда тебе будет пора, позову». Прилегла на тахту возле печки и так во сне и умерла.
Деда Степана, словно подменили. Печки класть он отказывался. Никакие уговоры и никакие сумасшедшие деньги не действовали. Перестал он вообще улыбаться. И табак нюхать перестал. Если кто спрашивал почему, отвечал: «А зачем мне здоровье, если я больше всего помереть хочу». Года не прошло. Как обычно пошел он по воду на речку. Наклонился зачерпнуть, а там - Стеша. Улыбается, рукой машет, говорит: «Приходи, жду я тебя, соскучилась очень». Быстрым шагом отправился он домой. Зашел, поставил ведра в сенях, написал прощальное письмо соседям, положил на стол, рядом поставил картонную коробку с накопленными деньгами, оделся в то, что Стеша давно еще приготовила, сел на стул, улыбнулся и тихо сказал: «Я тоже соскучился».
Похоронили его рядом со Степанидой, в одной оградке.
Прошло несколько лет. Неизвестно с кого началось, но стали «околоточные» молодожены сразу же после свадьбы приезжать с цветами к могилкам Степаниды и Степана. Считается, что побывавшие здесь пары проживут до смерти в любви и верности.
